Смотрю на часы 23-22. Через минуту можно загадывать желание. Смотрю снова - 23-24.
Такое ощущение, что пропустила счастье.

Это как когда ты птица, когда ты взлетаешь в небо, ввысь прозрачных облаков, смотря на всех сверху вниз, ощущая свободу и абсолютную безграничность этого мира. Ты не можешь остановиться, спуститься на землю уже невозможно, тебя это захватывает, затягивает словно в морскую пучину, и ты продолжаешь полёт не смотря ни на усталость, ни на то, что крылья уже не в состоянии продолжать столь элегантные раньше взмахи, и волшебные движения, что зачаровывали прежде, превращаются в попытки не потерять достигнутой высоты и того ощущения, что так манит. Их любовь так напоминает полёт этой птицы, влюблённой в безграничность, свободу.
Она отдаёт этому чувству всю себя. Зачастую может забыть про необъятное количество домашних заданий, зачёты, которые она так старательно учила до встречи с ним, про своё желание быть лучше всех, закончить университет лучше всех, и пойти с ним гулять на пляж или кататься на его любимом Камаро на большой скорости по прямой трассе. Она знает что с ним итак самая лучше всех. Лучше всех остальных для него, большего не нужно. Это так затянуло её, что он стал её жизнью тоже. Обычные колкости и холодные взгляды, пренебрежение к окружающим, скрытность в общении, всё это исчезло и она стала мягкой, такой, словно все эти кривлянья далеки от неё, словно насущность вообще от неё далеко, словно она стала принадлежать другому, более возвышенному миру.
Но эта пора закончилась. Её мать погибла в автомобильной катастрофе. Она проехала всего лишь один зелёный свет, один. И это стало концом её жизни. Райли не могла переживать это спокойно, ведь с матерью она была близка на столько, насколько никогда не была близка с отцом. А теперь её матери не стало, и это её гложило. Она стала ссориться с отцом, перестала учиться, перестала следить за внешнем видом и каждый день по пол часа выбирать одежду. Она перестала нуждаться в Остине. Теперь ей нужна была только её пустота, которую оставила мать после своей смерти. Грин понимал это, и ушёл. Он не заговаривал с ней, гордость не позволяла ему извиниться за собственное существование и сказать ей что он сочувствует, она же всё равно только промолчит и уйдёт куда-нибудь.  Она затягивала его за собой в пустоту. Но он не мог точно так же попрощаться с жизнью, он не мог месяцами молчать. Это был бы уже не он. И тут так кстати подвернулась Бланка. Такая весёлая, беззаботная. Она была словно снотворное, благодаря которому он погружался в сладкую иллюзию, в которой не было Райли с её проблемами, не было разбитого сердца. Иллюзию, в которой была только Бланка. Бланка, которая была с ним на одной волне, любила тоже что и он, легко находила язык с его друзьями, чего зачастую не удавалось Райли, и легко относилась к тому, что он мог "продинамить" её пару раз в неделю. Она любила свободу, свободные отношения. Но они встречались уже третий месяц, и кажется, наша девочка влюбилась. Чего со стороны Грина никак не могло наблюдаться.
А что же наша Райли? Наконец вышла из траура, оглянулась по сторонам, но Остина рядом с собой не увидела. Он был с Бланкой, смеялся, ходил в кино, она ему нравилась. Остин жил. А вот Райли к жизни вернуло только осознание того, что она беременна. Девушка совсем отдалилась от Остина, от отца, от учёбы, от всего, чем так дорожила прежде. Она только оплакивала мать, оплакивала свою судьбу и судьбу ребёнка, которого хотела убить. Никто не знал, только она, и до тех пор, пока девушка не пересеклась с Грином в больнице, он тоже не имел ни малейшего представления о том, что станет отцом. Остин отговаривал её, просил одуматься, она собиралась убить. Но Райли только кивала головой в ответ. Она уже всё решила. Остин теперь с Бланкой. Бланка любит его. Он любит её. Она здесь лишняя.

Именно в тот момент, когда ты поймешь, что знаешь человека на 1ОО% он докажет тебе, что ты не знаешь о нем ничего.

Они не могут вспомнить, когда познакомились. Наверное, потому, что знакомы были с того момента как научились распознавать окружающие их вещи и мыслить. Видеть мир и ощущать его. У неё нет ни одного воспоминания из детства, с которым он не был бы связан. Всегда вместе пакостили на детских площадках, отбирая у малышей лопаточки и кидались ими же в бедных родителей, которые порывались защитить собственное чадо от двух маленьких мародёров, рушили песчаные замки, которые дети возводили на пляжах и не давали покоя няням, которые менялись у них каждые две-три недели. Никто не мог дольше выносить двух сорванцов. Богатые дети богатых родителей слишком многое себе позволяли, они ни в чём не знали отказа, что и повлияло на их самооценку и мнение о своей персоне.
С наступлением более взрослой, захватывающей жизни, их начали сближать скорее совместные попойки и передряги, в которые то Виржиния, то Брендон без конца попадали. Она начала бегать по клубам, заводить себе бесчисленное количество подружек, чтобы быть как все, врать родителям, где пропадает ночами, и спать с новыми знакомыми. В общем-то, Ви никогда не была примерной девочкой, и всё, что сближало её с миром без выпивки и распутства, это младшая сестра, которая была дороже всего для девушки. Только при ней она избавлялась от так и витающего вокруг себя запаха алкоголя, замазывала круги под глазами, которые возникали от усталости, и даже выдавливала из себя умные фразы, чтобы служить примером. Она видела как ссорятся её родители, и как сказывается это на младшей сестрёнке, и в последнее время просто стала заменять ей и мать и отца. С Брэдом же, который прожигал жизнь в ночных клубах, она общаться перестала. Её начали раздражать наркотики, выпивка, он мог в любой момент с пьяни выдать её родителям старой закалки воспитания, где она шляется по ночам, и это пугало её ещё больше. Она потеряла доверие к человеку, с которым пришла во взрослую жизнь, и который был частью её самой, но сама же, не желая верить в это, прикрывалась необходимостью общения с сестрой.
Брэд, не замечая, как проходят дни, недели и месяцы, прекрасно обходился без Виржинии. Она стала лишь далёким, блеклым воспоминанием. Другой жизнью. Ему нравилась распущенность, окружавшая его последние годы, и он перестал интересоваться жизнью подруги. А в последний раз, когда она пришла к нему за советом как помирить родителей, он и вовсе споил её, вместо того, чтобы помочь, а потом они переспали.
Через три дня после этого Ви вместе с отцом уехала из Бостона. Она не попрощалась ни с кем из своих многочисленных подружек, что в общем-то было не удивительно, но вместе с тем, она и словом не обмолвилась с Локонте. Это задело его, ведь в череде своих одинаковых дней и постоянно меняющихся брюнеток, блондинок и шатенок, он даже не понял, какую глупость они с Виржинией совершили. Официальной версией переезда послужил развод родителей. У тех произошёл эдакий раздел имущества, в результате которого Ви отошла к отцу, а её маленькая сестрёнка к матери. Папаша Вирджинии, который уже не мог терпеть постоянные косые взгляды подружек своей бывшей жёнушке, тут же предложил дочери съехать, на что та с радостью согласилась. Последнее, что слышал о Рейнольдс Локонте, так это то, что она поступила в Бристольский университет. Парень не смог понять поступка девушки, однако уже через три года, когда все университеты Бостона он уже обошёл, и когда все эти университеты его исключали, он решил попробовать перевестись в Бристоль. Рэйнольдс, разумеется, ничего об этом не знала. Но когда девушка увидела его среди толпы учащихся в первый день, то испытала не то, что шок, настоящий ужас. Она боялась его присутствия в Бристоле, так как думала, что уже сбежала от прошлой жизни. Она так и сказала ему при первом же разговоре. Смысла прятаться и прикрываться уже не было. Она это понимала. И он понял. Но забыть все то, что их связывало будет непросто...

Мы так много всего говорим, что когда на языке остаются три последних неизрасходованных слова, мы поджимаем губы, смотрим в пол и молчим.

Эти отношения сравнимы с притяжением двух магнитов, стоит подтолкнуть которые, и они сойдутся вместе, но если дашь лишь чуть слабины, они непременно оттолкнут друг-друга в противоположные стороны. Им нужен стимул. Они должны прилюдно показывать, что их отношения не похожи на страдальческие чувства Хулио и Элизы в «Санта-Барбаре». Они должны разыгрывать страсть, постоянную заинтересованность одного в жизни другого. Он должен драться с любым кто посмеет лишь приблизится к её персоне, а она угрожать всем общающимся с ним девушкам, что они больше не смогут улыбаться ему своей кокетливой улыбкой, потому что она выбьет им все зубы, и повыдёргивает волосы, чтобы они не накручивали их на палец как девки лёгкого поведения. Эти отношения можно было бы назвать не любовью, но страстью, которой завидует каждый, кто хоть однажды видел, как он увозит её на своей машине после занятий в какой-нибудь клуб, или как она не него смотрит, как целует. Для неё нет никого лучше, никого, кто мог бы лучше понять, кем она является, что хочет от него, почему иногда неделями ходит молча, не разговаривая ни с кем, он понимает все её странности, принимает их, проще даже было бы сказать, что ему наплевать на это всё. По её меркам «настоящего идеала», во всём Бристоле нет парня лучше. Она прекрасно осознаёт, что он изменяет ей без зазрений совести, осознаёт также, что зачастую пьёт как настоящий пьяница, и может сгоряча наставить ей синяков во время очередного скандала, но проблема в том, что Шеннон уже просто не представляет своей жизни без всего этого спектакля. Ему в свою очередь плевать на все эти «бабьи штучки» связанные с социальным статусом, ступенью на лестнице университетской иерархии и тому подобный бред, он даже не вникает. Просто у него в руках одна из самых красивых и знаменитых девушек университета. Что ещё нужно? Они вместе только потому, что нет никого лучше. Они оба любят свободу, она ни в чём его не ограничивает, не таскает за собой по магазинам и никогда не заикается о совместном существовании. Всё идеально, но два этих осла всё упираются и не желают произносить эти «чёртовы три слова».
Но всё меняется. Она уже вторую неделю с ним не разговаривает, ей надоело просыпаться и ощущать запах чужих духов на его теле, видеть губную помаду на рубашках, нижнее бельё в стирке. Всему был предел. Маркус решил, что это пройдёт, как проходит обычно. И все эти две недели прожигал жизнь с одной из новеньких студенток. Эта второкурсница так привлекла его, что он пошёл на то, о чём раньше и не задумывался, он кинул Шеннон. Ему слишком понравилась Шармель. Она была куда сложнее, зачастую не подпускала его к себе, рассказывала ему о своей жизни, не была скрытной, она не была Шеннон. И это ему в ней и нравилось. Загадочность. Её нужно было угадать, угадать её настроение, угадать даст она ему пощёчину за то, что он решил, будто этим вечером всё позволено, или поможет расстегнуть пуговицы на блузке. Это стало его новой манией. Но Лерой была отнюдь не заурядной кокеткой, которых легко спугнуть. Угрозы Фарадей на неё не действовали, скорее даже наоборот, она сама начала активно портить существование Шеннон. Подставляла её на зачётах, портила одежду, пока та была на физической культуре. Фарадей не обращала внимания на мелкие пакости, и пыталась вдолбить в голову Маркуса кто здесь козёл, кто тупая овца, а кто его девушка. Однако успехами это не увенчалось. Шармель всё активнее продолжала своё наступление, Фарадей уже и не знала чем заткнуть нахалку, но самое обидное во всём этом тот факт, что Фарадей наконец сказала эти три слова, но в ответ слышала лишь «Иди к чёрту».
Война началась.